Наверх ↑
Марк Ланеган. Почему смерть Курта Кобейна все еще преследует его, и как Кортни Лав спасла ему жизнь

С выходом своих новых мемуаров ‘Sing Backwards and Weep’, бывший фронтмен группы Screaming Trees наконец-то готов поразмышлять о своем темном прошлом.

RollingStone.com — 23 апреля, 2020
by Kory Grow



«Чтобы продолжать заниматься музыкой, мне пришлось дистанцироваться от всего, что связано
с Сиэтлом», — говорит Марк Ланеган, оглядываясь на свои ранние годы. Фотограф Steve Gullick


Вот уже четверть века Марк Ланеган бежит от своего прошлого.

С середины восьмидесятых и до 2000 года он был лидером Screaming Trees, хард-роковой и нео-психоделической группы, которая попала на мэйджор-лэйбл благодаря “золотой лихорадке” сиэтловского гранжа и оказалась в мейнстриме с песней "Nearly Lost You." Тогда Ланеган подружился с Куртом Кобейном и Лейном Стейли, записывался с супергруппой Mad Season и начал сольную карьеру, играя блюзовый, мрачный рок, который был более меланхоличным и задумчивым, чем работы его сверстников по гранжу. У него всегда был глубокий, хриплый, утомленный миром голос и непредсказуемое поведение на сцене, что сделало его одним из самых видных фронтменов, вышедших из Изумрудного города (ещё одно название Сиэтла). В то же самое время он также питал пристрастие к героину, крэку и сексу — порокам, которые сделали его бездомности и чуть не свели в могилу в раннем возрасте.

После смерти Кобейна в 1994 году Ланеган попытался порвать со своими корнями, сосредоточившись больше на своей сольной музыке и преуменьшая свое место в истории гранжа. “Вы, ребята, Rolling Stone, звоните мне в годовщину того или иного события и просите комментарий, но я почти всегда пасую, — говорит Ланеган в какой-то момент во время почти двух с половиной часового интервью, — Чтобы продолжать заниматься музыкой, мне пришлось дистанцироваться от всего, что связано с Сиэтлом. Я должен был держаться от этого на расстоянии, чтобы не остаться этим вот некогда известным бывшим гранж-певцом и торчком, который больше ничего не сделал.”

Теперь, он наконец оглядывается назад. В новых мемуарах "Sing Backwards and Weep" Ланеган откровенно описывает свое темное прошлое, простирающееся от детства и до смерти его друга Стейли в 2002 году. Книга читается как распутный роман Буковски, изображая Ланегана дрейфующим от греха к греху, проклиная тех, кто удерживал его от музыки, наркотиков и перепихонов, и пересказывая ужасные истории о своих знаменитых друзьях. Попутно он ссорится со своими товарищами по группе Screaming Trees, уговаривает сомневающегося Криста Новоселича остаться в Nirvana незадолго до обретения ими популярности, добывает героин для Кобейна и приводит в группу Джоша Хомма. Но никто из них не выглядит хуже самого Ланегана.

“Написание этой книги было, вероятно, самым неприятным делом, которое я когда-либо делал, — говорит он как ни в чем не бывало, — Я не думал об этом уже 25 лет. Я из тех, кто любит жить здесь и сейчас, потому что там позади очень много призраков.”

Ланеган, которому сейчас 55 лет, не пьёт уже почти два десятилетия. Он женат, у него свой дом. Его жизнь стабильна, но он напряженно трудился, чтобы бросить пить, работая над строительством и покраской декораций для телевизионных шоу в Лос-Анджелесе на протяжении многих лет. Несмотря на искусность его сольной музыки, его личность все еще кажется приземлённой. В разговоре его речь такая же громкая и гулкая, как и его голос, когда он поёт, и он склонен акцентировать самые мрачные и самоуничижительные темы неудержимым, пронзительным смехом. Он знает, что история его жизни невероятна, и он благодарен за то, что остался жив.

С момента распада Trees 20 лет назад он усовершенствовал свой подход к мрачному, электронному блюз-року в своих сольных работах, которые иногда напоминают Ника Кейва. Он был гостем на альбомах Queens Of The Stone Age и Soulsavers, а также сотрудничал с бывшей певицей Belle and Sebastian Изобель Кэмпбелл и Грегом Дулли из Afghan Whigs. В мае он выпускает альбом Straight Songs Of Sorrow, состоящий из песен о своей жизни, которые он сочинил во время написания мемуаров.

После того, как его друг Энтони Бурден, которого он называет Тони, предложил ему записать некоторые из своих историй — опираясь на воспоминания, которые Ланеган набросал в своей книге стихов I Am the Wolf — Ланеган осознал, что написание книги поглотило его. Когда Бурден покончил с собой, Ланеган закончил всего четыре или пять глав, и певец обратился за советом к автору бестселлера Mishka Shubaly и завершил книгу, процесс, который Ланеган описывает как болезненный.

Писать это, было все равно, что каждый день быть погребенным под горой дерьмовых воспоминаний. И я помню, как Тони и Мишка оба говорили: “О, ты получишь сильнейший опыт, сродни самоочищению, после всего этого. Это заставит всех этих призраков уснуть.” А я ответил: “Чувак, я уже уложил призраков спать. А теперь все они проснулись.”


Насколько трудно тебе было вновь вернуться в этот период вашей жизни?

Когда я только начал, воспоминания, которые возвращались, были парализующими. Проходило двенадцать-четырнадцать часов, и я вдруг понимал, что еще не вставал со стула, так как только и делал, что писал эту чертову штуку.

Ты подробно писал о своей тесной дружбе с Куртом Кобейном. Что тебя поразило в нем, когда вы впервые встретились?

Мы с Куртом были очень близки до того, как он стал знаменитым. На самом деле я был самым знаменитым человеком в наших отношениях в течение многих лет [смеется]. У него был природный [талант]. Я знал это с того самого момента, когда увидел, как он поёт в Публичной библиотеке Элленсбурга, крошечном городке, где я вырос. Дилан Карлсон (гитарист группы Earth и их общий друг) попросил меня пойти посмотреть, как там играет группа его друга Курта, потому что [Курт] был моим поклонником. Вот так я и познакомилась с Куртом - как со своим фанатом. Он смотрел на меня снизу-вверх, как старший брат. Но я знал, что у этого парня есть что-то волшебное. Потребовалось некоторое время, но очевидно, что мир в какой-то момент признал его талант, и мы все знаем, что с произошло потом.

Ты написал, что глубоко сожалешь о своих действиях в связи с его смертью, потому что он звонил тебе в тот день, а ты не отвечал на его звонки. Как ты воспринял его смерть?

Когда наркоман теряет друга, он просто принимает больше наркотиков. Я жил дальше, стараясь держаться с теми людьми, которых я знал - Дилана Карлсона, и моего лучшего друга в Сиэтле, Лейна Стейли - и мы продолжали делать то, что делали всегда, но теперь нам не хватало огромного “куска” нашей жизни. Логика должна бы подсказать вам, что, когда ваш друг умирает так же, как Кобейн, это должно заставить вас поумнеть и сказать: “О чёрт, чувак. Неужели я тоже хочу так закончить?” Но вместо этого наркоман просто принимает больше наркотиков и плачет над кружкой пива.

Как ты себя чувствовал после смерти Курта?

Смерть Курта просто заставила меня еще глубже погрузиться в желание просто исчезнуть и забыть всё то, что у меня было. То, что началось как действительно чистые отношения [с Куртом] c взаимного восхищения музыкой друг друга — отношения, которые были у в течение многих лет. Мы любили одну и ту же музыку, а потом это переросло в ситуацию, когда он стал таким знаменитым, и однажды сказал мне: “Ты и Дилан — единственные настоящие друзья, которые у меня есть”, — на пике своей популярности, и это было просто грустно.

Я также помню, как подумал: “Что ж я за друг такой?” Потому что этот парень всегда смотрел на меня снизу-вверх. И он всегда вел себя так, хотя я знал, что он понимал, как плох я был тогда. Помню только, что я подумал: “Ого! Я мог бы дать какой-нибудь чертовски приличный совет этому пацану, который, блядь, смотрел на меня так и которого я любил.” А вместо этого я просто был парнем, который стал одним из тех людей, которые идут и покупают наркотики для своих более известных друзей, которые не могут показываться на публике. С этим было трудно смириться, и так будет всегда. Я мог бы быть другим человеком, но не стал им.

Несмотря на это, у тебя было много людей, которые о тебе заботились. Человек, который прикрывал твою спину и удивил меня больше всего в мемуарах, была Кортни Лав.

Она принимала непосредственное участие в спасении моей жизни. Я должен был написать об этом. На мне всегда будет лежать вина за мои действия в тот день, когда Курт решил сделать то, что он сделал, потому что я умышленно игнорировал его. Я сделал это потому, что к тому времени уже привык избегать общения с Кортни. Я предполагал, что она будет там. Кроме того, я был просто гребаным засранцем, который был эгоцентричен и не отвечал своим друзьям — несмотря на то, что он бы взял трубку в любое время, когда я позвоню.

Помню, как-то после его смерти я зашел в ломбард, и мой друг, который там работал, сказал: “Кортни Лав приходила сюда на днях с материалом о какой-то реабилитации для тебя.” На что я тут же ответил: "Скажи ей, чтобы она засунула свою гребаную реабилитацию.” Моя позиция была такова: если у кого-то нет для меня денег или чего-то, что я могу продать, или наркотиков, я не нуждаюсь в вашей помощи. Я был просто таким упрямым говнюком-наркоманом, который предпочел бы остаться бездомным, чем принимать чью-либо помощь.

Что же в конце концов заставило тебя передумать?

Все свелось к тому, что я был загнан в угол и должен был покинуть Сиэтл. Я был бездомным и жил в том районе, где жил в квартире 10 лет назад. Один коп арестовал меня и сказал, что мне нужно либо лечь в реабилитационный центр и стать “чистым”, либо уехать из города, иначе я окажусь по уши в дерьме. А потом у меня хватило ума ограбить торговца наркотиками, на которого я работал, продавая их на улице. Он был огромным бывшим заключенным из северной части штата Нью-Йорк, который мог легко сломать меня о свое колено. Мне больше некуда было идти, и я вернулся в ломбард через несколько месяцев после первого раза и сказал: “У тебя все еще есть та вещь, которую Кортни принесла сюда для меня?” Мне нужно было уехать из города.

Литература, которую она оставила мне в ломбарде, была посвящена организации под названием "M. A. P.", программе помощи музыкантам (Musicians’ Assistance Program), которую создал джаз-саксофонист Бадди Арнольд, чтобы помочь людям, у которых не было денег и которые работали в музыке, чтобы очиститься. Они заплатили за мою реабилитацию. Но я понял, что мне нужно гораздо больше, чем просто это, и Кортни в конечном итоге заплатила за мою проживание там в течение нескольких месяцев. Кроме того, я был безработным и физически слаб после всех лет причинения себе вреда. Я помню, как проснулся в реабилитационном центре, и комната была заполнена сумками с новой одеждой, которую она прислала.

Как ты думаешь, почему она помогала тебе?

Я помню, как Кортни оставила мне письмо со словами: “Курт любил тебя как старшего брата и хотел бы, чтобы ты жил. Мир хочет, чтобы ты жил.” Это было очень мощно, потому что тогда я уже много лет никому не делал ничего хорошего. Кроме того, я подвел его, когда он больше всего во мне нуждался. Я перед ней в огромном долгу, который никогда не смогу вернуть. Но я также обязан многим людям тем же самым. Я всегда делал невероятно дерьмовые вещи и получал самую невероятную любовь от людей, которых я едва знал, но которые спасли меня.

Вскоре после реабилитации ты написал, что узнал о смерти Лейна Стейли, и на этом книга заканчивается. Так как ты был чист тогда, было ли тебе труднее пережить его смерть?

Из моих друзей я был тем парнем, который, как они всегда думали, никогда не будет иметь шанса “очиститься”, потому что я был маньяком в отношении наркоты. Я бы взобрался на Эверест ради наркотиков. Я все время пытался уколоться. Лейн был волшебным человеком, который также был одержим наркотиками, пока не умер.

Первый раз, когда я увидел его после того, как бросил наркотики, я был чист уже год как. Я почти уверен, что Джерри [Кантрелл] и Майк Инес привезли меня в Сиэтл, потому что они не смогли попасть в его дом. У него была камера, и он жил в пентхаусе этой квартиры. Поэтому всякий раз, когда кто-нибудь из этого лагеря приходил к нему, он просто игнорировал это. Джерри и Майк знали, что когда он увидит меня, то впустит внутрь. Я согласился на это, и я также хотел, чтобы он увидел, что я чист, что можно было бы очиститься, что его предсказание о том, что я никогда не смогу этого сделать, провалилось [смеется]. Возможно, это дало бы ему надежду, что он и сам сможет это сделать. Но он не хотел.

Когда я зашёл к нему, я сказал: "Эй, парень, это было давно. Я чист уже больше 12 месяцев. - А он такой: "Нет, чувак. Ты ведь только что уехал, месяца два назад.” Его чувство времени исказилось. И он не верил мне. Я помню, как он сказал в тот момент: "Я просто всегда продолжаю думать, что у меня снова будет то же самое чувство, что и в первый раз.” Но, чувак, у меня никогда больше не было этого “первого чувства” после того, как я впервые принял наркотики. Мне тут же пришлось пятикратно увеличить дозу, чтобы хотя бы приблизиться к нему. Так что для меня это было невозможно, но это был одержим этой идей.

Должно быть, тяжело было на всё это смотреть.

То, как он ушел, просто душераздирающе. Я всегда знал, что именно так это и произойдет, хотя всегда надеялся, что будет какая-то неотложная медицинская помощь, которая отправит его в больницу и даст ему возможность на мгновение отвлечься от рутины крэка и героина, которая сможет дать ему передышку и некоторое понимание вещей. Эта неотложная медицинская помощь закончилась его смертью.

Повлияло ли то, как ты потерял своих друзей, на то, как ты наслаждаешься их музыкой?

Я все еще люблю слушать Alice in Chains. Когда они звучат по радио, мне становится хорошо. Но если по радио передают Nirvana, я впадаю в депрессию. Например, если я еду в Uber, то попрошу это выключить. И, я думаю, это из-за моих собственных действий в смерти обоих этих парней, которых я любил одинаково. Конечно, я не имел большого влияния на Лейна, но [наркотики] нас связывали. В своей книге стихов я написал: “Курт был мне как младший брат, а Лейн-как близнец”.

А как сейчас обстоят дела с твоими товарищами по группе Screaming Trees?

По-видимому, участникам Trees попалась одна страница из книги, присланная им кем-то, и они немедленно разместили ее на Facebook, и начались физические и юридические угрозы в мой адрес. Я ответил: "Эй, я пытался связаться с [басистом] Ван Коннером раз 50 в прошлом году, чтобы обсудить это дерьмо”, который одно время был моим самым близким другом в группе, пока не появился Джош [Homme], но он игнорировал меня каждый гребаный раз.

Я отправил то, что написал, двум барабанщикам группы, Марку Пикерелу и Барретту Мартину, где я написал о них то, что не было лестно, и они оба посмеялись и решили, что это было здорово. Я не потрудился отправить письмо [гитаристу Гэри] Ли Коннеру, потому что ему было наплевать на то, что я думаю о чем-либо. После 15 лет работы с ним в одной группе это чувство стало взаимным. Кроме того, я легко относился ко всем, кроме себя; если бы я вдавался в подробности, никто из этих парней никогда бы не смог ходить с поднятой головой снова, а я не мог сделать этого с ними. Но я также не собирался не указывать на некоторые из их самых странных поступков и того дерьма, через которые Ли заставили меня пройти.

И ты так и не получил от них ответа?

После того, как они опубликовали то, что они сделали на Facebook, я отправил ван Коннеру электронное письмо, и я начал его с цитаты из книги: “Веселая, добродушная, хотя и бунтарская личность Вана, и особенно его безумное чувство юмора, были моей спасительной благодатью на протяжении всего моего пребывания в группе.” А потом я написал: “Эй, придурок, почему бы тебе не прочитать всю эту гребаную книгу, прежде чем начать угрожать? Я пытался связаться с тобой 50 раз в прошлом году, но ты предпочел проигнорировать меня.” “Да пошел ты со своей книгой”, — ответил он. А я ему: “Чувак, если тебе не нравится моя версия того, как ты провел со мной время, напиши свою гребаную книгу или подай на меня в суд, и я тебя уничтожу”. И он типа: “Никогда больше не связывайся со мной.” И я сказал: “Эй, единственная причина, по которой я, блядь, связался с тобой на этот раз, это была гребаная вежливость, а у тебя не было этой гребаной вежливости, чтобы связаться со мной, пока ты не увидел одну страницу этой гребаной книги. Иди нахуй.” Мне плевать, что думают эти парни.

То есть никакой взаимной любви нет.

По правде говоря, и мне неприятно это говорить, но им повезло, что у них был я. И это не моя вина, что Вану пришлось стать программистом после того, как я ушел из группы. Мне пришлось чертовски бороться за полноправное участие в группе, просто чтобы иметь возможность писать тексты для песен после того, как я был в группе уже почти восемь лет. Я написал Вану: "Мне жаль, что ты считаешь, будто это я разрушил твою жизнь, когда ушел из группы, но, если ты не понимаешь, что я сделал это, чтобы спасти свою собственную гребаную жизнь, тогда пошел ты. Тебе всегда было на меня наплевать. Причина, по которой я был упорот 24-7, заключалась в том, что мне было невыносимо находиться в этой гребаной группе.” [Ред. примечание: в ответ Ван Коннер сказал Rolling Stone: “Я надеюсь, что книга Марка будет хорошо продаваться.”]

Ты заканчиваешь книгу примерно в то время, когда прошёл реабилитацию. Как ты собрал осколки своей жизни, чтобы добраться до этой точки?

Ну, во-первых, я должен был бросить наркотики и перестать быть бездомным [смеется]. После реабилитации мне удалось найти дом на полпути к Пасадене, и я начал работать на стройке в Восточном Лос-Анджелесе. Однажды я вернулся домой, и на крыльце стоял Дафф Маккэган (басист Guns N’ Roses). Он был чист уже несколько лет, и кто-то рассказал ему обо мне.

Он продолжал поддерживать со мной контакт и в какой-то момент спросил меня: “Не хотел бы ты переехать в мой дом над Малхолландом, чтобы присматривать за ним?” И я подумал: “Что? Ты что, издеваешься надо мной? От этого я не откажусь.” В конце концов я три года жил в его домах без всякой арендной платы. Даже когда я начал работать, он никогда, никогда не позволял мне платить за квартиру. Он всегда говорил:“Ты делаешь мне одолжение”, когда я разъезжаю на его машинам, живу в его домах. По сути, он был ангелом-хранителем.

Как же ты вернулся в музыку?

В то же самое время я снова сошелся с Джошем Хоммом и начал играть с Queens. Я записывал пластинки примерно до 2004 года или около того. Потом у меня случился рецидив, и я сразу же впал в кому на 10 дней или что-то в этом роде. Я чуть не умер. Когда я пришел в себя, я не могу этого объяснить, но музыка полностью покинула меня. Это была самая хреновая вещь. Я не получал никакого удовольствия от музыки: музыка, которую я любил раньше, новая музыка, музыка по радио, любая музыка — я не хотел ее слушать. Я не мог слушать её, и я, конечно, не мог, блядь, писать ее или петь. Я подумал: "И что же мне теперь делать?”

И что ты сделал?

Один мой друг помог мне устроиться на работу в компанию, которая строила декорации для телешоу. Я никогда раньше не занимался живописью, но делал это уже больше года. В конце концов мой хороший друг Грег Дулли настоял, чтобы я поехал с ним в турне. В течение восьми лет я не делал ничего, кроме гостевого участия на записях. Я записал около шести пластинок, но ни одна из них не была записана Марком Ланеганом. В конце концов, я написал песню для трейлера к видеоигре под названием Rage с [продюсером] Аланом Йоханнесом. Он был, вроде как, первым парнем, которого я когда-либо встречал, кто был способен воплотить мое музыкальное видение.

После того, как я сделал эту видеоигру и заработал довольно много денег, Алан сказал: “Почему бы нам просто не продолжить и не сделать гребаную запись?” У меня не было никаких идей. Я снова занялся живописью. Я сказал: "Да, почему бы и нет?” Мы записали совсем другой альбом [Blues Funeral 2012 года], он отличался от того, что я делал раньше. Я позволил себе потакать своему интересу к электронной музыке. Алан, будучи таким гением, каким он и является, сумел сделать каждую песню именно такой, как я хотел. В итоге продажи альбома были в 2 раза больше, чем мой бестселлер Bubblegum в 2004 году. Blues Funeral — это все еще моя любимая пластинка, которую я когда-либо записывал под своим именем. После этого я подумал: "Черт, я снова в деле.”

С этого момента твоя жизнь изменилась опять?

Я заключил сделку с Heavenly Recordings, где я распоряжаюсь своими записями, и именно так я попал туда, где нахожусь сейчас, где у меня действительно есть свой собственный дом, о чём я и подумать не мог. Я представлял, что если бы у меня был собственный дом, то это был бы трейлер на участке земли, принадлежащий моей матери, где нет ни электричества, ни водопровода, и я умирал бы там. Вместо этого у меня действительно есть прекрасный дом, жена, с которой я прожил 15 лет. Мне просто очень повезло, в общем-то. Вот и все. Просто невероятная удача.

 


:::: Источник статьи: https://vk.com/marklanegan
:
:::
Оригинал статьи: www.rollingstone.com
::::
Перевод с английского: Леонид Шариков