Глава 7. ПОСЛЕДНИЙ ГОД ЖИЗНИ
“Существовало три основных Курта: рок-звезда. отец семейства
и абердинский неудачник. Все трое находились в конфликте между
собой”.
Элис Уилер, фотограф
Знаком того, что Кобеины решили вести “что-то вроде нормальной
семенной жизни”, явилась покупка ими одиннадцатиакрового имения
(а проще говоря, фермы) в Карнейшн, небольшом поселении в двадцати
милях к востоку от Сиэтла, которое обошлось им в 400 тысяч долларов.
Покупка собственности, по-видимому, явилась для Курта наиболее
здравомыслящим поступком после того, как он стал знаменитым. “Он
мечтал уехать туда и никогда не возвращаться, - вспоминала его
мать. - Он любил бывать там с Кортни и Фрэнсис и, может быть,
еще несколькими близкими друзьями, выращивать овощи и цветы, немного
играть для себя и не хотел возвращаться”. Курт также приобрел
для Кортни новую машину, “лексус”, и снова стал водить сам. Кобейны
также сняли дом в Сиэтле, на Лейксайд- авеню, прямо у озера, который
наиболее соответствовал представлениям о “нормальной семейной
жизни”, которую они собирались вести. В доме было четыре спальни,
а вокруг был каменный сад с кустами рододендронов, лодочный ангар
и даже баскетбольная корзина. Среди соседей Курта и Кортни были
университетский профессор и вице-президент компании “Боинг”. Несмотря
на все свое богатство Курт по-прежнему делал покупки в обычном
супермаркете и всегда находил время, чтобы пообщаться с фэнами
и просто любопытными. По мнению одного из местных жителей, “ему
была смешна сама мысль о том, что он чем-то отличается от других”.
Однако, невзирая на все внешние знаки стабильности, Кобейны продолжали
вести хаотичную жизнь, которую вели всегда. Их сиэтлский дом сочетал
в себе атмосферу экспериментальногоо искусства, присущую жилищу
Курта в Олимпии, с атмосферой наркотического загула, свойственную
их квартире в Лос- Анджелесе. Один угол дома, обозначенный как
“комната для хлама”, был забит книгами, газетами, разлагающейся
пищей, пустыми бутылками и частями гитар. Там стоял также буддистский
алтарь Кортни. Пол был усеян бычками, “золотыми” и “платиновыми”
дисками и их коробками. Одна из спален была превращена в художественную
студию, совмещенную со складом жестяных банок и битой посуды.
Курт обычно проводил время за кухонным столом, занимаясь собиранием
анатомического манекена. Свидетелями наиболее бурных проявлений
семейной жизни Кобейнов становились их соседи. Так, по воспоминаниям
одного из них, однажды ночью Курт выскочил на крыльцо и с криками
стал швырять одежду Кортни на улицу. В другой раз он набросился
на собственную машину с монтировкой и разбил ветровое стекло,
после чего, “словно бык”, ринулся к озеру. Вызываемая соседями
полиция посещала беспокойную пару с периодичностью примерно два
раза за пять недель. Впрочем, через год Кобейны купили собственный
дом, и тихая улочка зажила своей обычной жизнью. 9 апреля НИРВАНА
дала свой первый за полгода концерт в Соединенных Штатах. Это
было благотворительное выступление в Cow Palace в Сан-Франциско,
весь сбор от которого в размере пятидесяти тысяч долларов пошел
жертвам изнасилований во время войны на Балканах. На пресс- конференции
Крис прочувствованно говорил о тяжелом положении балканских женщин
и, поддержанный Кортни, настаивал, что “смысл панка” заключается
в том, чтобы “дать возможность женщинам жить собственной жизнью”.
Курт не принимал никакого участия в политических декларациях.
По-видимому, он был просто рад представившейся возможности поиграть.
Концерт открылся “Rape Me” и включал в себя семь других новых
вещей, записанных в феврале на Pachyderm Studios. Выступление
прошло с большим подъемом и завершилось традиционным нырянием
Курта в ударную установку. Между тем физическое и умственное здоровье
Кобейна продолжало неуклонно ухудшаться. В конце 1993 года он
чуть было не бросил пить, однако в остальном дело обстояло еще
хуже. Практически каждый вечер, если он был в Сиэтле, Курта можно
было увидеть у заброшенного дома на Гарвард-авеню, где он покупал
героин. Он по-прежнему непрерывно курил марихуану и обычные сигареты
и редко ел. Хотя друзья предпочитали об этом не говорить, всем
было ясно, что Курт стал психически неустойчивым. “Он бьш испуган,
ему казалось, что люди преследуют его, что его разговоры прослушиваются”,
- вспоминал близко знавший Курта репортер Фрэнк Халм. Когда в
дом на Лейксаид- авеню пришли монтеры с телефонной станции, Курт
закрылся на цокольном этаже, опасаясь, что это пришли за ним “агенты”.
Кроме того, у него развился любовный бред, и он отправил одной
юной студентке-художнице семь или восемь любовных посланий с предложением
встретиться с ним в одном из сиэтлских отелей. Когда девушка отказала,
он стал звонить ей по десять раз на дню, провожал ее до дома и
в заключение послал ей кирпич, завернутый в бумагу с запиской:
“Я не одержим тобой. Я просто хотел поговорить с тобой о концептуальном
искусстве”. Возможно, в основе странного поведения Курта лежал
его давний страх перед старостью, сопряженный с осознанием того,
что в двадцать шесть лет его лучшие годы уже остались позади.
И хотя миллионам людей все еще нравилась музыка НИРВАНЫ, росло
число тех, кто считал их фирменную смесь апатии и ярости устаревшей.
Среди поклонников группы было немало и таких, кому просто надоел
беспросветный мрак гразджа. Таким образом, Курт мог вполне реально
опасаться потери своей аудитории. “Большая часть его проблем была
связана с творческим кризисом, - рассказывал один из друзей Курта.
- В музыкальном плане это был скорее закат, чем рассвет”. Курт
стоял у истоков гранджа и в большей степени, чем кто-либо другой,
мог считаться его создателем. Он воспользовался преимуществом
писания на доске, пока она была еще практически чистой. Теперь
НИРВАНЕ приходилось конкурировать со множеством новых групп, и
это деморализовывало Курта. Всем было хорошо известно, что группе
понадобилось почти два года, чтобы выпустить альбом с новым материалом.
Ходили постоянные слухи о ее распаде. Крис открыто говорил о возможности
сольной карьеры, а сам Курт признавался, что хочет основать независимую
фирму, “чтобы записывать уличных бродяг, людей с физическими недостатками
и умственно неполноценных”. Другим мучительным для Кобейна моментом
явилось осознание им своей трансформации из бунтаря в то, что
он больше всего ненавидел - богатую знаменитость. Ему приходилось
постоянно убеждать себя в том, что его слава вполне заслуженна,
и в этом мало кто из окружающих мог его понять. 2 мая 1993 года
Курт вернулся домой на Лейксайд- авеню бледным, дрожащим и нетвердо
стоящим на ногах. Позднее вечером, во время семейного обеда, на
котором присутствовали его мать и сестра, состояние Кобейна настолько
ухудшилось, что Кортни вынуждена была сделать мужу инъекцию бупренорфина
(запрещенного препарата, используемого иногда для откачивания
передозировавшихся героином) и дать ему еще кучу разных таблеток,
чтобы вызвать рвоту. После того как приехали медики и полиция,
Курт был отправлен в больницу, откуда, впрочем, его вскоре выписали.
Полиции Кортни сказала, что такие случаи происходили и раньше.
4 июня полиция вновь была вызвана в дом Кобейнов. Согласно протоколу,
“подозреваемый Курт Кобейн и потерпевшая Кортни Лав вступили в
спор из-за хранящегося в доме оружия. Потерпевшая Кортни заявила,
что выплеснула в лицо подозреваемому Курту стакан сока, в ответ
на что подозреваемый Курт толкнул ее. Потерпевшая в свою очередь
толкнула подозреваемого, после чего подозреваемый повалил потерпевшую
на пол и стал душить ее, оставив царапину”. Позднее Кортни утверждала,
что драка завязалась из-за “суицидального” пристрастия Курта к
наркотикам. Курта арестовали и поместили в окружную тюрьму, откуда
он был выпущен через три часа под залог в 950 долларов. Утром
23 июля в Нью-Йорке Кортни услышала грохот в ванной комнате отеля,
где они с Куртом остановились. Открыв дверь, она обнаружила Курта
без сознания. Спустя считанные часы после того как его откачали
от очередной передозировки, Курт уже был вместе с группой на сцене
в Роузленде. Несмотря ни на что концерт прошел успешно, хотя состояние
Курта не укрылось от бдительных журналистов, один из которых написал
позднее, что Курт “выглядел как человек, собаку которого только
что задавила машина”. Следующие три дня Курт провел, давая интервью
в Нью-Йорке. На вопрос корреспондентки журнала “Face”: “Думает
ли он, что может жить вечно?”, Курт ответил: “Конечно. Я думаю,
когда ты умираешь, ты совершенно счастлив, и твоя душа где-то
продолжает жить, и существует эта позитивная энергия. Я совсем
не боюсь смерти”. Другому корреспонденту Курт сказал: “У меня
всю жизнь были суицидальные намерения. Я просто не хочу умирать
сейчас. Иметь ребенка и любить - это единственное, что делает
меня счастливым”. Три недели спустя, 6 августа, в Сиэтле НИРВАНА
дала свой завершающий концерт в качестве трио. В последний момент
они присоединились к благотворительной акции, посвященной памяти
Мии Запаты, участницы одной из местных групп, убитой в прошлом
месяце, фотограф Майкл Эндил рассказывал, что после концерта обнаружил
пьяного Курта за кулисами, где тот судил поединок между Кортни
и подружкой Тэда Доила. В результате они опрокинули лампу, и в
гримерной возник пожар. После этого Курт отправился к своему торговцу
за героином и закончил вечер в баре одного из центральных отелей,
где раздавал автографы туристам и бизнесменам и утверждал, что
“несмотря на дерьмовую погоду” Сиэтл является “лучшим местом на
земле”. К этому времени Курт играл всего несколько концертов в
год, однако даже это полностью выматывало его. Он был мертвенно-бледен,
его вес упал до 115 фунтов (52 кг), а голос превратился в едва
слышное рычание. Прекрасно понимая, как он выглядит, Курт стал
все чаще появляться на улице в шапке и черных очках. В довершении
всех бед его боли в животе возобновились, что явилось дополнительным
стимулом к хроническому употреблению героина. Помимо передозировок
в мае и июле бьш еще случаи в Сан-Франциско, когда Курт ввалился
в одну из клиник с мертвенно-бледным лицом и едва дыша. Врачи
оказали ему необходимую помощь, при этом у него из руки были извлечены
две сломанных иглы. Его можно было увидеть покупающим героин перед
закусочной для автомобилистов на Бродвее, в парке неподалеку от
дома, у входа в сиэтлскую публичную библиотеку. В сентябре Курт
предпринял еще один курс детоксикации, готовясь к осенне-зимним
турам по Штатам и Европе. Одновременно с ухудшением здоровья росли
раздражительность Курта и его неприятие соперников. На вопрос
журналиста Дэвида Фрика по поводу PEARL JAM Курт сначала сказал,
что “не хочет углубляться в это”, а потом добавил: “Я уверен,
что они не сделали ничего, чтобы бросить вызов своей аудитории,
как это сделали мы (в In Utero). Это благополучная рок-группа”.
Раньше Курт отчаянно пытался убедить себя, что мрачная полоса
в жизни скоро закончится и вот-вот впереди забрезжит свет. Ему
казалось, что все, что для этого нужно, это немного отдохнуть,
переждать волну критики и обвинений. Теперь, спустя год после
начала направленной против него кампании в прессе, у него, кажется,
не осталось никаких надежд. Согласно воспоминаниям близко знавшего
Курта писателя Дэвида Хейга, “его очень беспокоила мысль о том,
что невыносимое положение вместо того, чтобы улучшиться, может
стать еще более невыносимым”. Готовясь к туру в октябре 1993 года,
Курт, кажется, утратил даже уверенность в своем профессионализме.
“Мы совершенно истощились, - сказал он в одном из интервью. -
Мы подошли к тому пределу, когда все начинает повторяться. Не
к чему стремиться, нечего ожидать”. В том же интервью Курт заявил,
что “через пять лет я буду совершенно забыт”. Единственное, что
к этому времени оставалось в жизни Курта помимо наркотиков, были
его жена и дочь. По мнению репортера Фрэнка Халма, “Курт находился
в подчинении у одной и боготворил другую”. Он с необычайной аккуратностью
относился к своим отцовским обязанностям: сам подогревал молоко
и проверял, чем няня кормит его дочь. Как всякий любящий отец,
он с восторгом показывал фотографии Фрэнсис друзьям. На вручение
ежегодных премий MTV 8 сентября Курт явился в модном полосатом
пиджаке из джерси и толстых солнцезащитных очках красного цвета.
На руках он держал фпэнсис и уверял собравшихся, что стал “самым
настоящим денди”. Сама церемония коренным образом отличалась от
того что происходило год назад. Несмотря на то что НИРВАНА вновь
победила в номинации “За лучший альтернативный клип”, на этот
раз с “In Bloom”, все прошло очень спокойно и, по мнению звукоинженера
Элана Уайнберга, “напоминало скорее пикник, чем рок-шоу”. Напряжение
возникло лишь однажды, когда охранник, введенный в заблуждение
видом улыбающегося Курта, несущего на плечах Фрэнсис, потребовал
у Кобейна удостоверение личности, прежде чем выпустить его на
сцену. Две недели спустя НИРВАНА во второй раз выступила на “Saturday
Night Live”. Наркотически-разгульный хаос первого выступления
на этот раз уступил место атмосфере высокого профессионализма.
Группа выступала в расширенном составе, с добавленной ритм-гитарой,
на которой играл Пэт Смир, входивший ранее в состав легендарной
лос- анджелесской панк-группы GERMS. НИРВАНА отыграла две вещи
с In Utero, раскланялась и степенно удалилась. Не было ни ломания
инструментов, ни французских поцелуев. Наверное, одним из самых
любопытных эпизодов жизни Курта этого времени, характеризующим
поиски им новых горизонтов, явилась его встреча с Уильямом Берроузом.
Знакомство состоялось через общего друга. Тора Линдсея, работавшего
на независимой фирме Tim Kerr Records. Хотя, по собственному признанию
автора “Голого завтрака”, он не очень “врубался в грандж”, тем
не менее он “восхищался пылом” музыки Курта. В это время Берроуз
прислал Тиму Керру запись своего чтения одного из произведений,
которую тот наложил на сэмплы гитары Курта и выпустил в свет под
названием “The Priest They Called Him”. Позднее Курт послал факс
Берроузу в Лоуренс, штат Канзас, с предложением сыграть роль распятого
в клипе “Heart-Shaped Box”, однако Берроуз отказался. После еще
одного обмена факсами, в котором Курт между прочим выразил надежду,
что писатель не воспримет его послание как “поиск новых источников
наркотиков”, решено было встретиться в Лоуренсе. Вот как Берроуз
описывал впоследствии эту встречу: “Я уже ждал его, и Курт вышел
из машины с еще одним человеком (дорожным менеджером Алексом Маклеодом).
Кобейн был очень застенчив, очень вежлив и, по-видимому, был доволен
тем, что я не испытывал в его присутствии благоговейного ужаса.
В нем было что-то мальчишеское, хрупкое и обаятельно-потерянное.
Он курил сигареты, но ничего не пил. Наркотиков не было. Я так
и не показал ему свою коллекцию оружия”. Вечер закончился обменом
подарками: Курт получил живописное полотно, а сам подарил Берроузу
биографию Лидбелли, на которой поставил свой автограф. Провожая
взглядом отъезжающий лимузин, старый писатель заметил секретарю:
“С этим парнем что-то не так. Он хмурится безо всяких причин”.
Осенний концерт в Лондоне со всей очевидностью показал, что выступления
НИРВАНЫ уже не имеют никакого отношения к андеграунду. Масштабы
коммерциализации, торговли наркотиками и майками, процветавшей
там, сделали бы честь самим ROLLING STONES. В музыкальном же плане
концерт принес разочарование. 18 октября НИРВАНА начала свой полномасштабный
тур по Соединенным Штатам, первый за два года. Курт предпочел
бы ограничить выступления небольшими клубами, где все могли бы
танцевать и не было бы нужды вооружаться биноклями. Однако для
группы было уже слишком поздно бороться с гигантской шоу-машиной,
которую они же сами и создали. В результате тур включал в себя
сорок пять концертов на самых различных площадках перед аудиторией,
привычно нюхавшей кокаин и размахивающей знаменами с надписью
“Teen Spirit”. Сцена была декорирована под лес с похожими на скелеты
деревьями и бумажными птицами. Курт воспользовался также идеей
кинорежиссера Вима Вевдерса и поставил по бокам сцены крылатые
анатомические манекены вроде того, который изображен на обложке
In Utero. Претерпел изменение и состав группы: теперь в ней играл
второй гитарист Пэт Смир и виолончелист Лори Голдстон из сиэтлского
оркестра BLACK CAT. На этот раз НИРВАНА решила получить от ijyi
чак можно больше удовольствия. Они взяли с собой свои люби мые
группы, включая BREEDERS, BUTTHOLE SURFERS, CHOKEBORE, COME, HALF
JAPANESE, MEAT PUPPETS, MUDHONEY и SHONEN KNIFE. НИРВАНУ везли
два автобуса, они останавливались в хороших отелях, и у них даже
был свой массажист. Они запланировали много дней для отдыха и
взяли с собой жен, невест и друзей. Возможно, поэтому они играли
в этот раз самые лучшие концерты за все время своего существования.
Так как Кортни со своей группой HOLE была занята записью материала
к новому альбому, в эту поездку Курт взял с собой Фрэнсис, которая
в самом прямом смысле была светом его жизни. Всякий раз, как он
видел ее, его лицо светлело, морщины на лбу разглаживались, и
все пространство вокруг озарялось его радостью. Курт был на подъеме.
Еще до начала тура он признался Дэвиду Фрику, “что никогда не
чувствовал себя счастливее”. Другому репортеру он сказал, что
“излечился” как от наркотической зависимости, так и от болей в
животе. Окруженный толпой телохранителей, журналистов, поваров,
шоферов и личных консультантов, Курт, тем не менее, всегда был
настроен на неформальное общение с аудиторией. Так в Канзасе он
вышел на сцену и обратился к публике с вопросом: “Кевин здесь?”
Он побуждал аудиторию подпевать припевы наиболее известных вещей.
Наверное, наиболее сюрреалистическим моментом тура явился звук
голосов 6000 глоток, старательно выводящих слова “Rape Me”. В
одном из интервью в Чикаго, перечислив причины своего нынешнего
оптимистического настроения (“Выпуск диска. Моя семья. Встреча
с Уильямом Берроузом и работа над совместным диском”), Курт бросил
замечание, которое постфактум можно было расценить как указание
на близящуюся трагическую развязку: “Я только надеюсь, что не
буду счастлив настолько, что мне станет скучно. Думаю, я всегда
останусь невротиком, способным на какую-нибудь дикость”. Неудовлетворенность
Курта “формулой НИРВАНЫ”, впервые проявившаяся в Роузленде, когда
он настоял на введении в концерт акустического номера, проявилась
в полной мере 18 ноября 1993, когда НИРВАНА пополнила собой список
групп, участвующих в акустических концертах, организованных MTV.
Выступление в Sony Studios в Нью-Йорке было отмечено атмосферой
довольства и благополучия, излучаемых группой, и самоиронией Курта
(“Даю гарантию, вы забьете на эту песню”), который был в ударе,
сыпал шутками в перерывах между песнями и пел с подъемом. Были
исполнены версии “About A Girl”, “Polly”, “Come As You Are” и
“Pennyroyal Tea”, которой Курт покорил даже самых упорных поклонников
гранджа, присутствоваших в толпе. Наверное, лучше всего на концерте
работали ранние вещи из архивов Курта, которые он исполнял один,
сгорбившись на стуле со своей акустической гитарой. Также было
исполнено беспрецедентное количество кавер-версий, включая “The
Man Who Sold The World”, в которую Курт добавил строчку о “слепом
взгляде” успеха. Диск MTV Unplugged In New York был выпущен почти
год спустя и получил премию “Грэмми”. 1993 год “Нирвана” завершила
участием в организованном MTV в канун Нового года шоу “Live and
Loud” в Нью-Йорке. Фотограф Элис Уилер была поражена “голливудской
атмосферой”, царящей за кулисами: там было полно группиз и “всем
было глубоко наорать на группу”. По словам Уилер, которая сделала
несколько снимков Кобейна, это был “обычный, умный и самоуверенный”
Курт. По мнению Уилер, давно знавшей Кобейна, “существовало три
основных Курта: рок-звезда, отец семейства и абердинский неудачник.
Все трое находились в конфликте между собой”. В этот же день,
поздно вечером, Курт появился у знакомого заброшенного дома на
Гарвард-авеню, где приобрел станиолевый пакетик героина. После
этого он направился в бар, где выпил коктейль из текилы с джином,
запив все это микстурой от кашля. Домой он вернулся за полночь.
По свидетельству соседей, поднимаясь нетвердым шагом по ступенькам,
Курт упал и скатился вниз, в сточную канаву, где некоторое время
лежал с легкой улыбкой, всматриваясь в последний год своей жизни.
Завершающие концерты американского тура НИРВАНА отыграла в Сиэтле
7 и 8 января 1994 года. По свидетельству очевидцев, Курт сохранил
свое бодрое расположение духа. После одного из концертов при непрекращающейся
овации он вышел на сцену, подошел к микрофону, закурил и произнес
двухминутную речь, обращаясь не только к битком набитому залу,
но и к огромной аудитории радиослушателей. Медленно и тщательно
подбирая слова, он говорил фэнам о своей любви к ним. Эта короткая
речь шесть раз прерывалась аплодисментами, прежде чем он смог
ее закончить. 19 января Кобейны приобрели за полтора миллиона
долларов дом в Сиэтле, на Лейк-Вашингтон-бульвар. Это был серый
трехэтажный особняк, скрытый за каменной стеной, обвитой сверху
непроницаемыми зарослями кустарника. Прилегающий к дому участок
был украшен рододендронами и азалиями, а из окна открывался великолепный
вид на озеро и далее на горы и леса центрального Вашингтона. Дом
был построен в начале века шведскими плотниками из кедра, и в
нем не было недостатка в предметах роскоши. Дубовые полы были
покрыты дорогими коврами. Как и на Лейксайд-авеню, одна комната
была отведена Куртом для занятий живописью. На цокольном этаже
находился целый склад книг, дисков, разломанных гитар и бутылок.
В доме была огромная модернизированная кухня, а в гостиной имелся
большой камин. Несмотря на хорошее расположение дома посетители
почему-то находили его довольно мрачным. На стенах не было никаких
картин. Так же, как и в предыдущем жилище, окна вместо штор были
завешаны тяжелыми простынями. Соседями Кобейнов на этот раз были
банкиры и доктора, что, кажется, доставляло Курту особое удовольствие.
“Солидные, преуспевающие люди”, - отзывался он о них. По-видимому,
чувство уважения было обоюдным. “Они были образцовыми соседями,
- характеризовал Кобейнов Уильям Бейларджн, чей дом примыкал к
дому Курта. - Мы были рады знакомству с творческими и интересными
людьми”. В своем стремлении стать полноправным членом высшего
общества Курт даже преодолел свою застарелую ненависть к спорту
и послал заявку на вступление в расположенный неподалеку Сиэтлский
теннисный клуб для себя и своей семьи. Одновременно Курт начал
отдаляться от многих из своих старых друзей, для которых его богатство
стало непреодолимой преградой для общения. В начале года Курт
заявил, что НИРВАНА примет участие в фестивале в Лоллапалузе,
не забыв при этом лягнуть соперников: “Мы должны продать больше
дисков, чем PEARL JAM”. Никто из присутствовавших на его сиэтлских
концертах не мог предположить близость кризиса. “Как раз наоборот,
- вспоминал один из друзей Кобейна. - Впервые у Курта появился
вкус к жизни. Он собирался с силами”. В это время Курт неоднократно
подчеркивал свою приверженность НИРВАНБ. После введения в состав
группы второго гитариста его, кажется, вполне удовлетворяло ее
звучание. На концертах Курту вновь стал присущ юмор, свойственный
его ранним выступлениям. Он регулярно наигрывал между номерами
“Twilight Zone”, исполнял песни по просьбам. Он даже включил в
репертуар группы хипповскую песню “If You're Going To San Francisco”.
Прежде чем уйти со сцены S января, он посвятил исполнение “Teen
Spirit” “Сиэтлу - самому приемлемому для жизни городу в Америке”.
После этого Курт сорок минут стоял на улице под дождем, раздавая
автографы.
